Ратибор Новгородец [= Богатырская застава] - Александр Нуждаев

Дружинники загалдели. Князь покачал головой.

— А точно ли это тот самый Соловей-разбойник, про которого столько говорят? — с сомнением сказал он. — Пусть-ка свистнет, как на дорогах свистел!

Илья тем временем отвязал пленника от седла, посадил на землю и снял с его головы уздечку.

— Ну же! — нетерпеливо прикрикнул князь и толкнул Соловья ногой. — Будешь свистеть?

Разбойник кашлянул и заговорил неожиданно тонким голосом:

— А почто это ты мне приказываешь? Не ты меня в плен взял, не ты и распоряжаться будешь!

Владимир на мгновение онемел, а затем обратился уже к Муромцу:

— Скажи ты ему, что ли, чтобы свистнул.

— Слышал? — рявкнул Илья. — Так делай!

— Не могу, — с безразличным видом ответил разбойник. — Ты мне как стрелой заехал, так у меня с тех пор голова страсть болит, говорить — и то трудно. Ты меня сначала развяжи, потом напиться дай, чтобы голова не болела, вот тогда и свистну.

— Вот нахал! — восхитился Ратибор, но его мнением никто сейчас не интересовался. Только Белоян настороженно шевельнул ушами и ушел, как показалось новгородцу, с неприличной поспешностью.

Соловья развязали, а один из воинов сбегал в пиршественный зал и принес обширный ковш вина. Разбойник выдул ковш одним духом и встал.

— Вот теперь и свистнуть можно, — оскалился он, вытирая усы. При этом стало видно, что в его улыбке не хватает зуба — видно, Муромец сгоряча еще и кулаком заехал. — Потешим князя… да и себя заодно.

— Но-но! — Илья тут же оказался рядом. — Потише свисти давай. Если что здесь порушишь… — он показал свою дубину.

— А это уж как получится, — ответил Соловей-разбойник, выходя на середину двора.

Он набрал побольше воздуха, засунул два пальца в рот и…

Ратибор так до конца и не понял, что, собственно, произошло во дворе. Одно он чувствовал совершенно четко: ветер. По силе он был вполне сравним с тем, что дул ему в лицо в поднебесье, и так же не давал выдохнуть, разрывал легкие, вот разве что был чуточку теплее, и свистело почему-то со всех сторон сразу, а не только с той, где стоял Соловей. А еще он осознал, что уже не стоит, а упал на четвереньки, цепляясь за землю руками и ногами, и та же участь постигла всю дружину, а стоят на ногах только трое: сам Соловей, на лице которого было четко видно нескрываемое торжество, и Владимир с Ильей, держащиеся друг за друга.

Кое-как переползая, Леший добрался до стены терема, прислонился к ней и с ужасом обнаружил, что терем шатается. Совсем рядом с новгородцем рухнула на землю золоченая маковка с крыши… А вот вылетело окошко с цветной слюдой…

И тут Соловей сделал передышку. Может, ему просто надо было снова вдохнуть, может, он просто решил полюбоваться результатом, но на миг ветер стих. И за эти краткие мгновения Илья Муромец рванулся вперед, поднял дубину и со всего размаху огрел разбойника по макушке.

Раздался хруст, и Соловей-разбойник осел на землю.

После оглушительного свиста наступила почти столь же оглушительная тишина. В этой тишине отчетливо слышалось только кряхтение воинов, с трудом поднимавшихся на ноги.

Владимир шагнул к неподвижно лежавшему разбойнику. От страха или еще от чего, ноги плохо слушались князя. Спотыкаясь, он подошел к поверженному Соловью, наклонился.

— Мертв, — подытожил он, распрямляясь. — Теперь понятно, почему дорога была непроходимой столько времени!

— Это верно, — Илья встал рядом, опираясь на дубину. — Этот сукин сын неподалеку от засидки целый терем выстроил. Семья у него там была.

— И что?

— Ну, они как меня увидели, с Соловьем-то у стремени — похватали рогатины и на меня. А Соловей им кричит — бегите, мол, детки, раз он меня играючи одолел, то с вами и подавно справится. Они и разбежались, а терем тот я сжег, чтобы и следа не осталось… А он нас, конечно, надул сейчас. Я ему говорю — свисти тише, так нет же — в полную мощь свистнул! Теперь терем поправлять придется.

И вправду: княжий терем выглядел теперь вовсе не нарядным. Сбитые или покосившиеся золоченые маковки, выбитые окна, чуть расшатанные бревна… Соловей постарался на совесть. До князя, кажется, только теперь дошло, что могло бы случиться, не будь рядом Ильи, похоже, совсем нечувствительного к колдовскому свисту. Владимир выглядел чуть смущенным.

За воротами послышался гул. Стражник, стоявший на стене, крикнул.

— Там этот… как его… народ! Спрашивают, что случилось!

Из общего гула выделилось:

— Князь! Пусть выйдет князь!

Владимир пожал плечами и повернулся к дружине:

— Ступайте в гридницу. Там дальше говорить будем…

Наверху, в гриднице, было теперь неуютно. Ни одного целого окна, между бревен подозрительные щели, холодный сквозняк. Даже стол опрокинут. Впрочем, слуги уже суетились, наводя порядок.

Илья Муромец тяжело плюхнулся на скамью и перевел дух. Остальные смотрели на него кто с уважением, кто побаиваясь. Ратибор уже полностью пришел в себя и теперь глядел то на Илью (к которому проникся еще большим расположением), то на новенький кафтан, выпачканный в грязи и порванный на рукаве, гадая, когда же успел его так испоганить. Вроде бы, по двору не валяло, только с ног сбило… Впрочем, остальные дружинники сейчас выглядели не намного лучше, так что Леший быстро успокоился.

Вошел Владимир. За ним в дверях бесшумно появился Белоян.

— Ну, Илья, — сказал он, — кое-что мы забыли. Расскажи-ка о себе.

Муромец поклонился князю, не вставая со скамьи (Владимир, впрочем, не обиделся — у богатыря была уважительная причина).

— Я уж говорил — звать меня Илья, по прозванию Муромец. А Муромец потому, что до тридцати лет сиднем сидел — ноги не ходили…

— А почему теперь пошли? — спросил волхв. На медвежьей морде вообще трудно распознать выражение, но Ратибор готов был поклясться, что Белоян улыбается. Похоже было, что он великолепно знает, почему именно пошли ноги у Ильи Муромца, но не хочет говорить.

— А тут такая история вышла. Сижу я как-то у окна (я вообще все больше у окна сидел, чтобы хоть видеть, что в деревне делается), а под окно калики подходят. Добрый человек, говорят, принеси-ка странникам пивка попить. А у меня норов тяжелый, я поначалу подумал — издеваются, безногого за пивом посылают. Соскочил с лавки, чтобы трепку им задать, и тогда только опомнился, что на ногах стою. А калики стоят, усмехаются себе. Поклонился я им в ноги, принес пива, а они над ним пошептали и ко мне — сам, мол, сначала испей. Ну, я выпил…

— И что? — свистящим шепотом спросил Ратибор.

— Да ничего особенного. Только вот с тех пор как злой становлюсь — дерево с корнем могу вырвать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});